Поль Франсуа Жан Николя, виконт де Баррас, происходил из семьи "древней, как скалы Прованса". Он родился в Фокс-Амфу на самом юге Франции. Кое-как окончив пансион, в 16 лет начал обычную для дворянского отпрыска военную карьеру, но уже в 28, после нескольких кампаний, в чине капитана ушел в отставку. Баррас обосновался в Париже и принялся успешно проматывать свое состояние. За этим занятием его и застала в 1789 году революция. Как и многие молодые люди его круга, Баррас не был чужд новых идей своего столетия. Он вполне мог порассуждать о правах нации и о пороках деспотизма, хотя, видимо, политика привлекала его куда меньше, чем светские и не вполне светские развлечения. Начало работы Генеральных штатов, их последующее преображение в Национальное собрание внезапно пробудили в нем любопытство. Когда толпы парижан ринулись на штурм Бастилии, Баррасу захотелось самому увидеть это необыкновенное зрелище. Однако любопытство еще не повод, чтобы бросаться в революционный омут с головой, подобно другим. И не сделав никакой попытки приобщиться к событиям, стремительно развивавшимся в Париже, Баррас оставил столицу и вернулся в родные края.

На первый взгляд шаг удивительный, ведь едва ли не все мало-мальски честолюбивые люди потянулись с началом революции именно в Париж, который, впрочем, и раньше предоставлял исключительные возможности мечтавшим о карьере. Но в этом и заключался расчет: начинающему политику в столице не пробиться, если за ним не стоит провинция. Баррас понимал, что необходимо заручиться такой поддержкой.

Дома он вплотную занялся политикой и вскоре получил пост администратора департамента Вар. Удачно решились и семейные дела: революция отменила дворянские титулы, и бывший виконт женился на девице незнатного происхождения, однако с очень солидным приданым. Кроме того, брак оказался необременительным, жена навсегда осталась в Фоксе и никогда не порывалась следовать за супругом. Через несколько недель после свадьбы, осенью 1792 года, избранный по дополнительному списку в высший законодательный и исполнительный орган республики - Конвент Баррас вернулся в Париж.

Поначалу новичок скромно затерялся среди депутатов. Он редко поднимался на трибуну Конвента, старался не занимать чересчур активных позиций и вообще поменьше говорить. Впрочем, он установил тесную связь с Якобинским клубом, а когда решался вопрос о судьбе "гражданина Капета", весьма решительно отдал свой голос за казнь короля. Наконец Баррас был замечен и облечен важными полномочиями: весной 1793 года Конвент направил его и другого депутата, Фрерона, с миссией в Верхние и Нижние Альпы, где они должны были ускорить с трудом проходивший набор рекрутов в республиканскую армию. Миссия фактически означала почти безграничную власть над несколькими департаментами.

В дороге Барраса и Фрерона застала весть о разгроме жирондистов и о начале мятежа на юге Франции, где администрация ряда департаментов выступила против изгнания жирондистов из Конвента. Марсель и Тулон были охвачены восстанием. Назначенный наблюдателем Конвента при Итальянской армии, Баррас принял участие в осаде Тулона, где впервые встретился с Бонапартом (о нем см. в томе "ХIХ век"). Встреча оказалась мимолетной, но Баррас, вероятно, запомнил молодого генерала. Что касается его собственного участия в боевых действиях, то, согласно одной версии, оно было немаловажным, а согласно другой — весьма скромным. Недюжинный революционный пыл проявился позже, когда мятеж был подавлен. Баррас и Фрерон принялись рьяно наводить порядок в южных департаментах, организовав массовые расстрелы мятежников и сочувствовавших им лиц. Одновременно, как утверждала молва, не забывали они и активно поправлять свои финансовые дела. Чтобы покарать мятежные города, друзья придумали лишить их исторических имен: Тулон стал называться Портом на горе, а Марсель — Безымянным городом.

Разгневанные марсельцы — ведь это их город дал имя самой знаменитой песне революции — "Марсельезе" — вскоре сообщили о стяжательстве Барраса в Конвент. Максимилиан Робеспьер, прозванный "Неподкупным", и особенно его младший брат Огюстен сразу же воспылали к нему враждой. В январе 1794 года Баррас был отозван в Париж. Косые взгляды членов Конвента, изоляция, в которой он оказался, не предвещали ничего хорошего. Баррас с трепетом ожидал неизбежного конца своей карьеры, которая по тем временам завершалась в подобных случаях одинаково — на гильотине. Казалось, вот-вот колесо террора зацепит и его...

Готовились ли противники Комитета общественного спасения ко встречному удару? Имел ли место заговор, или просто "сила обстоятельств" сокрушила робеспьеристскую диктатуру? Конечно, Баррас искал единомышленников. Он близко сошелся с Тальеном и Фуше. В его доме собирались Лекуантр, Фрерон, Ровер... Государственный переворот 9 термидора (27 июля 1794; термидор — "жаркий" месяц) спас им жизнь и круто изменил ход революции, покончив с якобинской диктатурой. Барраса же термидор вынес на самый гребень большой политики. Вопреки сложившейся легенде он не принимал активного участия в событиях, развернувшихся в Конвенте накануне и в день переворота. Но прошлый военный опыт сыграл ему на руку: вечером 9 термидора Баррас был назначен главнокомандующим Национальной гвардии Парижа. Ночью, собрав силы преданных Конвенту парижских секций, он штурмом взял городскую ратушу, где укрывались вожди якобинской диктатуры: Робеспьер, Кутон, Сен-Жюст, Леба. Это не могло не отразиться на его популярности как в Конвенте, так и на столичных улицах.

Постепенно Баррас становился все более влиятельным, хотя поначалу его реальная роль была невелика. На некоторое время вновь всплыли старые обвинения в воровстве и злоупотреблении властью, однако в начале 1795 года Баррас был полностью оправдан. Ему присвоили звание бригадного генерала и избрали в Комитет общественной безопасности (возникший на месте якобинского Комитета общественного спасения). Благодаря этому назначению Баррас осенью еще раз оказался у всех на виду. В октябре 1795 года (на революционном календаре шел месяц сбора винограда — вандемьер) роялисты подняли восстание в Париже. Им удалось вывести на улицы тысяч двадцать своих сторонников. Став членом Комитета защиты и главнокомандующим внутренних войск, Баррас обратился за помощью к молодому генералу, которого помнил еще по Тулону, — к Наполеону Бонапарту. Пушки заглушили вопли толпы, расстрелянной у церкви св.Рока. Баррас вновь стал спасителем республики, разделив лавры с Бонапартом. С этой поры роль Барраса в Конвенте стала одной из ведущих.

Еще в августе (месяц "золотых плодов" — фрюктидор) Конвент утвердил новую конституцию. Сразу же после "вандемьерского кризиса" прошли выборы в новые органы власти: Совет Пятисот и Совет Старейшин. Они сформировали новое правительство — Директорию, в ведении которой находились отныне министерства. Одним из пяти директоров был избран Баррас. И хотя по числу поданных за него голосов он шел в этом списке последним, ему, единственному, удалось бессменно усидеть на своем месте до конца существования Директории.

Термидор и Директория — это тоже революция, но она совсем не похожа на революцию якобинскую. На смену сумрачным идеалам затянувшей пояс "республиканской добродетели" пришли денежные интересы и радости жизни, впрочем, только для тех, кто мог себе это позволить. Таких оказалось немало: в мутной воде революций удобно ловить рыбку. Богатство перестало прятаться и выставило себя напоказ: балы и кутежи не прекращались. Расцвели салоны: мадам Рекамье соперничала с мадам Тальен. Нувориши и уцелевшая старая знать спешили породниться. В этом пестром обществе Баррас — "республиканский король" — чувствовал себя отлично. Замок Гробуа стал центром его "двора". Роскошь, удовольствия, женщины и политика прекрасно сочетались в его жизни. Впрочем, политика требовала немалой осторожности и известной твердости.

После победы над роялистами в вандемьере Баррас решил сложить с себя военные полномочия и сосредоточиться только на политике. Все годы, находясь у власти, он не забывал обеспечивать себе тылы и регулярно возобновлял свой депутатский мандат в провинции. Пост главнокомандующего внутренних войск, а заодно и наскучившую ему любовницу, Жозефину Богарне, он оставил генералу Бонапарту.

Несмотря на знатное происхождение и аристократические замашки, экс-виконт Баррас оставался твердым республиканцем и не допускал мысли о возможности реставрации монархии во Франции. Расправившись с роялистами, он обрушился на дворян-эмигрантов и не присягнувших священников — главный оплот контрреволюции. Таким образом, был нанесен удар вправо. Слева же стабильности угрожали якобинцы. Теперь это слово приобрело негативный оттенок, и подразумевались под ним в первую очередь робеспьеристы, то есть организаторы террора. В недавнем прошлом Баррас сам был и якобинцем, и "террористом", а посему действовал с оглядкой. Он твердой рукой включил в проскрипционные списки (объявлявшие людей вне закона) всех своих старых личных врагов, но при этом ухитрился сберечь немалую часть прежней, якобинской администрации. Казнены были наиболее одиозные фигуры, например вандейский палач Карье. Большинство же осужденных было выслано в Кайенну (франц. Гвиана).

Вообще, закулисные игры были его стихией, а противников хватало. Осенью 1797 года при поддержке Бонапарта Баррас расправился с роялистами. Но он уже понимал, что не правые — главная опасность его власти, а сильный, овеянный романтичной славой побед молодой генерал. После успешного похода французской армии в Италию, когда в столицу буквально хлынул поток трофеев, Баррас почувствовал, что популярность и честолюбие Бонапарта делают его собственное положение слишком зыбким. Чтобы отослать возможного соперника подальше от Парижа, Баррас настоял на проведении египетской кампании. Весной 1798 года Бонапарт повел французских солдат в страну сфинксов и пирамид. Расчеты Барраса, однако, не оправдались. Внезапное возвращение Бонапарта из Египта вызвало у французов, уставших от тянувшейся уже десятилетие революции, вздох облегчения: вот кто сможет наконец навести порядок. Противостоять Бонапарту было уже невозможно.

Переворот 18 брюмера (9 ноября 1799; брюмер — месяц туманов), обозначив финал Французской революции, положил конец и карьере Барраса. Еще некоторое время он ожидал, что первый консул, хозяин нового порядка, вспомнит о Баррасе, но ожидания оказались напрасными, и вскоре он добровольно подал в отставку.

Настала очередь Бонапарта опасаться соперника, который проиграл эту игру за власть, но мог затеять и новую. Барраса отослали из Парижа сначала в его замок Гробуа, потом в Бельгию, оттуда в Прованс, а в 1810 году ему было окончательно запрещено жить во Франции. Вынужденный поселиться в Риме, он оставался там вплоть до первого отречения Наполеона. По возвращении на родину Баррас вновь удивил современников роскошью и нравами своего домашнего "двора", но от политики удалился.

Мало кому из соратников Барраса довелось тихо почить в собственной постели. Он же окончил жизнь в своем дворце в Шайо, где писал мемуары о том, что так сильно потрясало Францию в последнее десятилетие ХVIII века.

Статья из энциклопедического справочника
"Исторический лексикон. XVIII век."
М.: Знание, Владос. 1996.