Когда со скамьи оппозиции английского парламента поднималась коренастая фигура Эдмунда Берка, то уже после первых его слов, произнесенных с неисправимым ирландским акцентом, зал застывал в напряженной тишине. Бывало, она сохранялась до конца выступления, но гораздо чаще ее сменял возмущенный ропот сторонников правительства, а то и крик негодования, сопровождаемый топаньем ног. Однако никому и никогда не удавалось остановить оратора. В его темных глазах вспыхивала ярость, голос звенел все громче, несколько неуклюжая жестикуляция становилась все энергичнее, а слова катились грохочущим камнепадом. Случалось, его соседи по скамье, замечая, что неудержимый поток красноречия вот-вот покинет русло парламентской лексики, осторожно тянули говорившего за полы платья, призывая к благоразумию. Но что поразительно, как только речь появлялась в печати, становилось ясно — это не экспромт, не плод бурных эмоций, а изумительное по стилю и глубине мысли философское произведение.

Удивительна и противоречива судьба этого человека. В политике он был плоть от плоти сыном своего века — века Просвещения; в философии — всю жизнь боролся с просветительскими идеалами. Как государственный деятель, несмотря на самоотверженные усилия, он проиграл все свои крупные политические баталии; как мыслитель не только превзошел большинство современников, но и надолго пережил свою эпоху. Итак, кто же такой Эдмунд Берк?

Родись он лет на пятьдесят раньше, разве удалось бы сыну малоизвестного дублинского адвоката, да к тому же еще ирландцу, стать одним из самых выдающихся государственных мужей Великобритании? Едва ли. Такую возможность ему дал XVIII век, когда талант и трудолюбие начали цениться порой не меньше знатности и богатства. Эдмунду исполнилось 27 лет, когда отец лишил его материальной поддержки, узнав, что сын, отправленный в Лондон изучать право, избрал для себя литературную стезю. Выпущенные в 1756—1757 годах и не раз переиздававшиеся потом на разных языках первые философские сочинения Берка принесли автору некоторую известность, но не дали достатка. Пришлось почти на девять лет уйти в тень и зарабатывать на хлеб, став журналистом, а потом личным секретарем члена парламента У.Гамильтона, человека богатого и знатного, но, увы, ленивого, недалекого и самоуверенного. В конце концов после ссоры с патроном Берк, имевший весьма независимый характер, предпочел уйти, хотя и остался из-за этого без средств к существованию. Ситуация, что и говорить, незавидная. Ему уже под сорок, а у него еще нет ни прочного положения, ни постоянного дохода, ни громкого имени. И тут фортуна улыбнулась ему. В 1765 году Берк получает место личного секретаря главы правительства, маркиза Рокингема, одного из лидеров партии вигов. Это открыло ему и путь в парламент. В том же году Бека избирают членом палаты общин.

В 60-е годы ХVIII века некогда могущественная партия вигов являла собой довольно жалкое зрелище. Она распалась на несколько враждующих фракций, возглавлявшихся крупными аристократическими кланами. Раскол был вызван не какими-либо принципиальными расхождениями, а исключительно конкуренцией лидеров фракций, добивавшихся государственных постов для себя и своей клиентеллы, что нередко вело к образованию са-мых причудливых коалиций и к непредсказуемым зигзагам в политике. Эти противоречия умело использовал в своих целях властный и решительный король Георг III (правил с 1763), мечтавший возродить былое значение монархии и стремившийся подчинить себе парламент. Он открыто покупал голоса многих депутатов, раздавая им пенсии и синекуры. Опираясь на сложившуюся в парламенте "партию двора", Георг мог сместить фактически любого неугодного ему премьера. Вот и кабинет Рокингема продержался всего полгода. Вместе с патроном перешел в оппозицию и Берк.

Благодаря уму и недюжинной энергии он быстро становится главным идеологом и организатором (по парламентской терминологии — "кнутом") фракции Рокингема. Уже в первых выступлениях он предложил и развил новую для того времени концепцию парламентской партии, ставшую позднее общепринятой. Политики, считал он, должны объединяться не вокруг лидеров, а вокруг принципов. Наличие общей программы позволит определять политическую ли-нию, исходя из соображений национальной выгоды, а не групповой корысти, утверждал Берк. Воплощению этого принципа он и посвятил последующие 30 лет своей деятельности.

Как политический мыслитель Берк резко выделялся среди современных ему философов. Получив еще в детстве хорошее религиозное воспитание, Берк до конца дней своих сохранил христианское восприятие мира как обители добра и зла, тесно соседствующих и неразрывно связанных между собой. Свой нравственный долг он видел в том, чтобы по мере сил творить добро и оставить после себя этот мир, хоть немного более открытым для счастья. В то же время он прекрасно понимал, что люди не в силах полностью избавиться от пороков и создать абсолютно совершенное общество (абсолютно совершенно лишь Царство Божие). Погнавшись за манящим, но несбыточным идеалом, они со своим ограниченным знанием природы и общества способны по неведению причинить зло, намного превосходящее то, которое хотели исправить. Вот почему Берк категорически не принимал модный в ту пору призыв просветителей подвергнуть все на свете суду разума и искоренить то, что будет признано "неразумным". Нельзя, считал он, подходить к жизни с отвлеченными представлениями о должном, надо идти от реальности, сложившейся в результате длительного исторического развития. Далеко не все в сформировавшихся за века традициях понятно современному человеку, но это не значит, что они плохи. Традиции и вера хранят мудрость многих поколений, и относиться к ним надо бережно. "Что стало бы с миром, когда выполнение всех моральных обязанностей, все общественные ус-тои зависели от того, насколько их смысл понятен и доступен каждому человеку?!" — взволнованно спрашивал Берк.

Общество, убеждал он, — это сложный организм, развивающийся по установленным свыше законам, которые столь же мало зависят от воли людей, как и законы естественного мира. Религия и неразрывно связанная с ней мораль дают представление о существующем во Вселенной Божественном порядке. Передаваемые из поколения в поколение нравственные нормы гарантируют преемственность в развитии общества. Нельзя, чтобы люди считали себя вправе вершить историю исключительно по собственному усмотрению. Каждый человек несет за свои действия моральную ответственность перед жившими до него и перед теми, кто будет жить после. Только осознавая это, можно очень осторожно совершенствовать хрупкий социальный механизм, который так легко сломать, но крайне трудно восстановить.

Берк решительно отвергал как нелепую абстракцию "естественные права" человека — излюбленную тему философии Просвещения. Люди, заявлял он, имеют лишь те права, которые гарантирует им общество. Берк высоко ценил и уважал исторически приобретенные вольности англичан и, не жалея сил, боролся за их сохранение и углубление.

Он яростно защищал свободу печати, когда "партия двора" попыталась преследовать редакторов газет за публикацию отчетов о парламентских заседаниях, требовал смягчить предусмотренные законом наказания для несостоятельных должников и для гомосексуалистов, горячо призывал к отмене работорговли и протестовал против притеснения евреев. Но все это — лишь отдельные штрихи его многосторонней деятельности. Главными же ее событиями были пять великих битв за свободу, в которых он сыграл одну из ведущих ролей.

Первым таким сражением оказалась американская война за независимость. С самого начала кризиса Берк вошел в меньшинство сторонников компромисса. Да, формально вы вправе требовать от американцев повиновения, обращался он к депутатам, но преодоление разногласий и сохранение единства империи требуют осторожных и взвешенных решений. Истинная государственная мудрость, убеждал он коллег, состоит в способности найти взаимовыгодный компромисс. Америка связана с Англией тесными узами общего языка, культуры, традиций, экономики — надо лишь суметь договориться. Миротворческие усилия Берка принесли ему столь широкую популярность, что в 1774 году жители крупного торгового порта Бристоль, известной вотчины тори, избрали его, вига, своим депутатом на новых парламентских выборах. Это был несомненный успех, но Берк отнесся к нему весьма сдержанно. Когда ликующая толпа горожан пригласила его возглавить триумфальную процессию, он отказался поддержать "столь глупое выражение раболепия". Жизнь показала, что восторги и в самом деле были преждевременными. В парламенте большинство получили приверженцы жесткой линии. Берк и его единомышленники потерпели поражение. Вспыхнула война. Раскол стал неизбежен. Англия навсегда потеряла американские колонии.

Вторая битва за свободу — это попытка ограничить власть короля в самой Англии. Еще продолжалась война, когда Берк выдвинул в 1780 году законопроект, предлагавший ликвидацию многочисленных синекур, раздавая которые монарх подкупал депутатов. Однако лишь в 1782 году, после того как неразбериха, вызванная военным поражением, позволила Рокингему вновь возглавить правительство, этот закон прошел, правда, в сильно урезанном виде. Берк жаждал развить успех, но смерть Рокингема от гриппа перечеркнула все надежды. Король призвал нового премьера, который поспешил избавиться от реформаторов.

Вновь очутившись в оппозиции, Берк начал третью великую баталию. При поддержке своего друга и нового лидера вигов Чарлза Фокса он потребовал привлечь генерал-губернатора Индии Уоррена Гастингса к суду за многочисленные злоупотребления. Тори, имевшие с 1784 года подавляющее большинство в палате общин, пытались устроить Берку обструкцию, но он, перекрывая крики и топот ног, вещал подобно библейскому пророку: "Гнев Небес рано или поздно падет на страну, позволяющую таким правителям безнаказанно угнетать слабых и невинных". Раз за разом взывал он к совести депутатов, приводя все новые факты жестокого обращения с индийцами всесильного наместника. И его настойчивость увенчалась успехом. В 1787 году депутаты приняли постановление об импичменте Гастингсу. Однако слушание дела затянулось на долгие восемь лет. Только 28 мая 1794 года Берк начал свою заключительную речь, ставшую шедевром ораторского искусства. Целых восемь дней звучали под сводами Вестминстер-холла слова горечи и гнева: "Нет, это не обвиняемый стоит перед судом, это вся британская нация предстала перед судом других народов, перед судом нынешнего поколения и многих, многих поколений потомков..." Казалось, он способен расстрогать даже камни. Однако прошло еще 11 месяцев, и вот наконец Гастингс последний раз появился в зале, чтобы услышать приговор, но какой! "По всем статьям обвинения не виновен!" Берк опять проиграл...

Проиграл так же, как и четвертое сражение, за Ирландию. С болью в сердце Берк видел, как страдает его родина под гнетом Англии. Однажды он признался, что, если его когда-либо сочли бы достойным награды за государственную деятельность на благо Великобритании, он просил бы парламент только об одном: "Сделайте что-нибудь для Ирландии! Сделайте же что-нибудь для моего народа, и я буду более чем вознагражден!" На протяжении всей своей парламентской карьеры он непрестанно боролся за отмену ограничений в правах ирландских католиков. Хотя сам Берк принадлежал к англиканской церкви, с детских лет он проникся царившим в его семье духом религиозной терпимости. Отец и братья Берка были так-же протестантами, но мать и сестра — католичками. Маленький Эдмунд хо-дил сначала в католическую школу, затем — в квакерскую. Очаровательная Джейн Ньюджент, брак с которой составил счастье всей его жизни, выходя замуж, сменила католическое вероисповедание на англиканское. Не удивительно, что воинствующая нетерпимость к иноверцам, отличавшая многих простых англичан, глубоко огорчала Берка, и он страстно убеждал их отказаться от дискриминации католиков. Это было далеко небезопасно. Когда правительство, похоже, уже склонялось к уступкам, в Лондоне начались массовые демонстрации против католиков, вылившиеся 5 июня 1780 года в кровавый бунт. Пьяные толпы громили и жгли дома, лавки, церкви. Особенно жаждали они расправиться с "главным защитником католиков" Берком, которому пришлось искать убежище у друзей.

Большие надежды на облегчение участи соотечественников Берк связывал с назначением в 1794 году вице-королем Ирландии лорда Фицуильяма, племянника покойного Рокингема. Вдохновляемый Берком, он попытался ограничить власть правивших в Дублине ставленников английского двора, но уже через полгода поплатился за это своим постом. С того-то момента ирландское национальное движение и попало под влияние ультрареволюционных экстремистов. Рухнула мечта Берка о мирном освобождении родины.

Наконец, пятое и, пожалуй, наиболее знаменитое из великих сражений Берка — его поход против Французской революции. Многие англичане ликованием встретили весть о падении "деспотизма" по другую сторону Ла-Манша. Однако Берк не разделял их восторгов. Да, он прекрасно знал о пороках старого порядка. Еще в 1773 году посетил он "столицу мира" Париж, беспечно предававшийся развлечениям и разврату. В скромной, темной одежде приходил Берк в блистающие роскошью салоны французской знати и горячо внушал их легкомысленным завсегдатаям, что разложение христианской нравственности ведет Францию к пропасти. Его с любопытством слушали, восхищаясь красноречием и дивясь как на заморскую диковину. Благодаря Берку, остроумно заметил один современник, христианство чуть было не вошло здесь в моду. Но предостережениям его не вняли... И разразилась катастрофа.

Впрочем, столь наглядное доказательство собственной правоты не принесло ему радости. Резким диссонансом хору ликующих голосов, восхвалявших триумф "французской свободы", прозвучало лучшее произведение Берка — "Размышления о революции во Франции" (1790). Опомнитесь, обращался он к соотечественникам, чему вы радуетесь?! Французы разрушили прежний общественный порядок, пусть несовершенный, но все же действовавший, чтобы построить, согласно умозрительным планам их философов, некое идеальное сооружение. Но из ничего ничего не появится! Хрупкие абстракции рассыплются, едва их перенесут на почву реальности, а на обломках иллюзий возникнет страшный деспотизм, какого еще не знала история. И ведь такая опасность угрожает не только французам. Их революция — это "революция доктрины и теоретической догмы", фанатики которой неизбежно попытаются обратить в свою безбожную веру и другие народы. Вот почему англичанам надо оставить восторги и готовиться к тяжелой борьбе не на жизнь, а на смерть.

Пророчество Берка публика восприняла с недоумением. События во Франции вроде бы вовсе не давали оснований для такого пессимизма, и вожди вигов поспешили отмежеваться от Берка. Но тот стоял на своем. В мае 1791 года он объявил в парламенте о разрыве со своим старым другом и соратником по борьбе Фоксом из-за расхождений во взглядах на революцию. "Конечно, в любое время, а особенно в моем возрасте, — говорил Берк, — неосторожно давать друзьям повод тебя покинуть, и все же долг перед обществом и благоразумие заставляют меня сказать последнее сло-во: бегите прочь от Французской революции!" На глазах у Фокса выступили слезы. Прерывающимся от волнения голосом он воскликнул: "Но ведь это не конец дружбы?!" Берк побледнел как полотно, однако ответил твердо, будто отрезал: "Мне жаль, но это так! Я выполняю свой долг ценой потери друга". В зале стояла мертвая тишина. Это был не только конец многолетней дружбы двух выдающихся людей. Это означало раскол прежней партии вигов. На одной стороне — Берк, на другой — все остальные.

Почти год Берк провел в полном одиночестве. Бывшие соратники избегали встреч с ним. Не считая себя вправе получать, как раньше, денежную помощь от вигов-аристократов, хотя они и настаивали на ее сохранении, Берк оказался в тяжелейшем материальном положении, что, впрочем, не мешало ему отдавать последние деньги бедствовавшим эмигрантам из Франции. А между тем события на континенте неопровержимо подтверждали его правоту. Революция уносила все новые жертвы. Ей уже стало тесно в одной стране, и тогда ее вожди провозгласили поход против "деспотов" всего мира. Пламя войны охватывало все новые государства. В феврале 1793 года Французская республика бросила вызов и Англии. Предсказания Берка сбывались с пугающей точностью. Теперь уже большинство вигов приняло его сторону, благодаря чему им и тори удалось, отбросив прежние разногласия, сформировать коалиционное правительство национальной обороны.

Неужели настал момент, когда старый боец сможет наконец почить на лаврах заслуженной славы?! Нет, уже смертельно больной, зная, что у него рак желудка, Берк снова бросается в бой, выпуская за короткий срок ряд блестящих памфлетов, где доказывает: эта война не похожа на все предыдущие, ее цель — не новые территории, а уничтожение власти революционной утопии, угрожающей всему человечеству. Однако еще потребуется время, чтобы призыв Берка был по достоинству оценен и воплощен в практическую политику. Увы, сам он до этого не дожил. Он ушел из жизни с грустной уверенностью в том, что и эта битва им проиграна.

Узнав о смерти Берка, один из друзей покойного написал: "Его способности были сверхъестественными, и лишь недостаток осторожности и благоразумия в политике уравнивал его с прочими смертными". Но именно "непрактичность" Берка-политика, не желавшего жертвовать принципами ради сиюминутных выгод, обернулась триумфом Берка-мыслителя, чьи труды доныне остаются неиссякаемым источником государственной мудрости.

Статья из энциклопедического справочника
"Исторический лексикон. XVIII век."
М.: Знание, Владос. 1996.